ГЕОРГИЙ СТЕПАНОВИЧ МОСИН

( 09 сентября 1921 - 10 сентября 2021 г. )

     Российские историки высчитали среднюю продолжительность жизни в битвах под Сталинградом: солдат жил на передовой меньше суток, командир взвода — три дня, роты — семь дней, комбат — одиннадцать, командир полка — двадцать. Боец, который оставался в живых три–пять дней, считался ветераном. Герой «Брянской ТЕМЫ» рядовой Георгий Мосин продержался под Сталинградом больше двух месяцев… Вот его история.
* * *
     Когда я родился в 1921 году, мой отец был крепким крестьянином. Мне вообще кажется, что в родной деревне Бобрик Комаричского района многие жители были успешными земледельцами. Во всяком случае, из двух с лишним сотен семей, проживавших в Бобрике, никто не нищенствовал.
     До коллективизации у нас было две лошади, корова, подтёлок, овцы. Так и жили натуральным хозяйством. Хата у нас была пятистенка —прямоугольная постройка, разделённая внутренней поперечной стеной на две неравные части: избу (горницу) и небольшие сени (нежилую комнату).
     В нашей семье было одиннадцать детей. Но знаком я был не со всеми своими братьями и сёстрами. Старшие, окончив школу, разъехались из родного дома по разным краям: кто в Донбасс работать на шахтах, кто ещё куда. Осталось в родительской пятистенке пятеро ребят: я, три брата и сестричка. Так и жили.
* * *
     В нашей деревне была только начальная школа. После её окончания на занятия в неполную среднюю школу мы каждый день ходили в соседнеесело Шарово, которое располагалось в четырёх километрах от Бобрика. Добирались почти всегда пешком. Лишь зимой, в сильные холода, колхоз выделял лошадку.
     В 1937 году я поступил в лесохимический техникум в посёлке Локоть. В те годы Локоть казался мне большим, богатым населённым пунктом. Во-первых, в трёх техникумах: лесохимическом, мелиоративном и тепломеханическом — училось много молодёжи. Во-вторых, в Локте, как и сейчас, был собственный конезавод, большой спортивный стадион, городского вида жилые постройки. В-третьих, посёлок в целом очень хорошо смотрелся благодаря сочетанию недеревенской архитектуры и обильной зелени. Друзья даже рассказывали, что если забраться на возвышенность, то можно увидеть, как аллеи выстраивались в форме двуглавого орла. Дело в том, что в начале двадцатого века в посёлке Локоть располагалось имение князя Михаила Романова — с липовой аллеей и «царским» яблоневым садом, посаженным в форме двуглавого орла. Потом князей не стало, имение сгорело, яблони распределились по участкам советских граждан. И на сад с тех пор лишь любовались с возвышенности романтично настроенные студенты трёх локотских техникумов. К слову, свой диплом я успешно защитил 21 июня 1941 года…
* * *
     Когда началась война, лошадей угнали, а конюшни завода стали тюрьмой. Как известно, на оккупированной территории немцы в сорок первом — сорок третьем годах проводили эксперимент: в руки локотского самоуправления была отдана вся власть в этой полицейской «республике» — в обмен на установление фашистских порядков. Как в последствии я узнал, тюремным палачом работала Антонина Макарова. 19-летняя русская девушка. Мне однажды попался протокол допроса Тоньки-пулемётчицы. Я наизусть помню эти страшные слова: «Я расстреливала заключённых примерно в пятистах метрах от тюрьмы, у какой-то ямы. По команде кого-либо из начальства я или ложилась за пулемёт, или становилась на колени и производила стрельбу из пулемёта по обречённым, стреляла до тех пор, пока не падали все».
     У нас в техникуме преподавал физику некий Константин Воскобойник. Ещё до прихода в Локоть передовых частей немецкой армии он создал местное самоуправление и небольшой отряд самообороны. После прихода немцев в сентябре–октябре 1941 предложил им сотрудничество и был назначен старостой и командиром отряда самообороны в посёлке. Затем стал первым бургомистром Локотского самоуправления. Партизаны убили предателя в январе 1942 года.
     Таким остался Локоть в военной истории. Правда, об этих событиях я знаю по рассказам очевидцев и книгам: через два дня после объявления войны я покинул родные края.
* * *
     Брасовский военкомат мобилизовал меня в первые дни войны. Медицинская комиссия была пройдена заранее — параллельно с выпускными экзаменами. Меня отправили в авиационное училище, которое располагалось в селе Алсуфьево Жуковского района. Там готовили штурманов, стрелков, радистов.
     Пробыл я там недолго. Когда немцы подступили к селу, нас всех — несостоявшихся лётчиков — эвакуировали в Алтайский край. Там мы продолжили обучение лётному делу, даже успели пройти учебную практику на самолётах. Но по-настоящему полетать не пришлось: в январе 1942 года нашу пятую эскадрилью по приказу Верховного Главнокомандования расформировали, нас отправили в пехоту. Было это во времена, когда накалялась обстановка в южных частях воюющей страны — по направлению к Сталинграду, Харькову, Киеву.
     После двух месяцев подготовки в мае 1942 года в составе миномётной роты я попал под Сталинград. Мы занимали оборону в направлении города Калач. Я был помощником командира взвода миномётов 414-го стрелкового полка 62-й армии.
* * *
     Первое боевое крещение сложно назвать боевым. Поезд с новобранцами, ещё как следует не нюхавшими пороху, прибыл на грузовую станцию города Воронежа. На часах было около шести утра. После долгой дороги в товарном вагоне мы выбрались на свежий воздух — подышать, размяться, умыться. Вдруг налетели немецкие самолёты, началась бомбёжка. Чудом я успел заскочить в какую-то щель. Когда налёт прекратился, все мы пришли к страшному выводу: больше половины солдат, прибывших на поезде, погибли.
     В Воронеже нас переформировали, продержали ещё около месяца и отправили под Калач.
* * *
     Сказать, что на войне мы ничего не боялись, значит соврать. Но и за жизни свои не тряслись. Жизнь, смерть — это всё философия. Во время боя об этом совершенно некогда думать. Точно могу сказать лишь одно: никто из нас не хотел умирать. Особенно в двадцать лет.
* * *
     Командующий Сталинградским фронтом генерал армии Ерёменко определил два этапа Сталинградской битвы: оборонительный и наступательный. Переломный момент битвы приходился на ноябрь 1942-го. Мне пришлось воевать в первом периоде…
     В своих воспоминаниях всё тот же Андрей Иванович Ерёменко пишет, что немцы совершали по 1000–1500 самолётовылетов под Сталинградом. Советских самолётов мы не видели. Да и танки на поле боя появлялись редко.
     На вооружении у нас были винтовки, миномёты, артиллерийское оружие, «катюши». Последние появлялись в определённое время, делали несколько залпов и быстренько исчезали. И самое главное — в степях совершенно некуда укрыться!
* * *
     Земля в степной местности очень твёрдая. Когда рядом с окопом разрывался снаряд, воронка получалась небольшая, осколки далеко не разлетались. Это спасло жизни многим солдатам.
* * *
     Самые тяжёлые бои у нас были в августе 1942 года, когда немецкие войска ужесточили наступление. Почти в это же время, 28 июля, был издан приказ № 227 «Ни шагу назад!», ужесточающий дисциплину в Красной армии, запрещающий отход войск без приказа.
     Мы не боялись этого приказа, не испытывали ненависти к Сталину, не дрожали от мысли о штрафных батальонах и заградительных отрядах — настроения были патриотические. Мы верили в победу и боялись лишь одного, что не доживём до этого прекрасного момента.
* * *
     Ранило меня 23 августа. Мы стояли всего в двухстах метрах от передовой. Обычно нам не приходилось подбираться так близко. Дело в том, что для 82-миллиметровых мин полагается дополнительный пакетик с порохом, который вставляется в стабилизатор и таким образом снаряд летит почти на километр дальше. Но у нас закончились эти пакетики с порохом — пришлось продвигаться вперёд.
     Ночью мы окопались, установили миномёты. Утром открылся прекрасный обзор местности, и на возвышенности я занимался корректировкой огня. Вдруг мы увидели приближающееся немецкое подкрепление — четыре машины живой силы и два легковых автомобиля. Поступила команда открыть огонь. Две грузовых и одна легковая машина были уничтожены. Но в ответ фашисты открыли ураганный огонь. Но не сразу, а по-хитрому — после небольшой паузы.
     Как раз в эту свободную минутку я выбрался из окопа покурить и получил тяжёлые ранения в обе ноги и руку. Кровь хлестала из повреждённой артерии. Буквально через пару минут я потерял сознание. Товарищи, перетянув раненые конечности своими ремнями, положили меня на палатку и оттащили под проливным дождём пуль за 500 метров в тыл. Оттуда меня отвезли в санбат, находившийся в 10 километрах от передовой.
* * *
     В госпиталь меня везли уже в сознании. Раненых доставляли на специально оборудованных автомобилях, с подвесными носилками (как в современных машинах «Скорой помощи»). Эвакогоспиталь располагался в здании школы на окраине Сталинграда. Когда нас туда привезли, двор был полон ранеными. Я заметил, что у некоторых раны наполнены червями. В первые секунды я испытал отвращение, но потом кто-то     пояснил: черви ползают и обрабатывают раны, спасают от гниения. Страшно, но это жизнь…
* * *
     Эвакуировали нас по Волге в город Вольск Саратовской области. Наш пароход с красным крестом на борту трижды бомбили, но капитан благодаря искусным манёврам чудом спас и раненых, и свою команду.
     В Вольске я пробыл десять дней и был эвакуирован в Кемеровскую область, где пробыл до декабря 1942 года. В том же декабре медицинская комиссия признала меня негодным для дальнейшей службы в армии и отпустила на все четыре стороны со второй группой инвалидности. В январе 1943 года я устроился в цех по изготовлению мин на металлургический завод приёмщиком готовой продукции. А на станках работали полуголодные, еле живые девочки по 14–16 лет…
     Вскоре у меня начали опухать ноги. Врачи посоветовали перебраться в более тёплые регионы страны, сказав: «Оставаясь здесь, вы подписываете себе смертный приговор». Парнишка-узбек, с которым мы лежали в госпитале и успели подружиться, посоветовал отправиться на его родину — в городок, расположенный недалеко от Ферганы. Там я пробыл около года, а когда освободили родную Брянщину, сразу же вернулся домой.
* * *
     Война не пощадила мою семью. Пожилой отец умер во время оккупации от брюшного тифа. Младший брат Иван ушёл в партизаны и погиб при проведении одной из операций. А вот Петро дошёл до Берлина и вернулся домой без единого ранения. Про старших братьев я до сих пор ничего не знаю. Помню только, что у одного из них в боях погиб сын — мой ровесник.
* * *
     Первых вернувшихся с войны солдат в деревне встречали особым образом. Нас таких, комиссованных, было трое. Мы работали военруками в школе, а также выполняли ещё одну обязанность —навещали по очереди скромные застолья местных хозяек. Каждая мечтала, чтобы их мужья и сыновья вернулись поскорее с войны, и мы, вероятно, представлялись им некой связью с фронтом. Мне совершенно не хотелось так слоняться, и я уехал в Москву, где поступил работать мастером на вагоноремонтный завод имени Революции 1905 года. Через полгода секретарь парткома предложил мне поступить в институт, и в 1948 году я получил диплом об окончании Ленинградского института железнодорожного транспорта. С ним и вернулся на родину, стал работать в вагонном цеху БМЗ. Жил я на квартире в Бежице. На танцах в парке познакомился со своей будущей супругой Маргаритой.

     Работы я никогда не боялся и, прожив такую долгую жизнь, скажу, что мне не стыдно смотреть в глаза людям. На БМЗ я прошёл путь от мастера до начальника отдела. В 1953 году вместе с другими молодыми специалистами завода был отправлен работать в сельскую местность. Я трудился главным инженером в Жуковском МТС до 1957 года, когда у меня неожиданно открылась старая боевая рана, и я уволился по состоянию здоровья. После этого несколько лет был старшим инженером в производственном отделе совнархоза. В 1964 году был назначен заместителем председателя Сельхозтехники. А на заслуженный отдых ушёл только, когда мне исполнилось 73 года.
* * *
     В этом году я был приглашён в Москву на президентский приём в честь 70-летия Сталинградской битвы. И вновь мы с товарищами вспомнили о том, что эта битва стала началом Великой Победы.
     В конце 2012 года все почему-то боялись конца света, придумывали взрывы планеты изнутри и прочие удивительные сценарии всеобщего финала. Но не этого нужно бояться, а самих себя. Потому что если человечество вновь развяжет мировую войну, это и станет концом света, концом жизни. А ведь не дай Бог этому вновь повториться!

Март 2013 г., журнал «Тема», текст Александры Савелькиной, фото Михаила Федорова и из архива семьи Мосиных
Источник: https://tema32.ru/articles/2013/65/849/?