* * *
     
     Сколько раз он пытался представить себе, каково это – быть солдатом в том далеком 41-м году. Прожить до этого каких-то двадцать лет мирной жизнью, где ни будь в маленькой деревушке на Смоленьщине с уверенностью в сердце о непобедимости своего государства во главе с всемогущим, мудрым вождем. Хотя, может быть, и не было такого патриотического чувства, а было просто голоштанное, беззаботное детство у маленькой, юркой речушки. Затем была первая, ранимая влюбленность вышитая соловьиными трелями по молочности парного тумана. И порой все это представлялась ему так ярко и так близко, как будто он сам был тем вихрастым, веснушчатым пареньком со всеми его мироощущениями и переживаниями. С его непониманием того, в какую беду затянуло его страну в тот момент, когда он надевал на себя гимнастерку и брал в руки оружие. И вот, откапывая заплывшую, одиночную стрелковую ячейку и осторожно обирая землю с того, что осталось от погибшего солдата, Молчун замирал, вслушиваясь в ветер в кронах плачущих сосен и, вглядываясь в темные глазницы черепа, пытался проникнуть в то ушедшее мгновение, когда вражеская пуля поставила точку, оборвав чью-то живую строку. Что думал, о чем вспоминал, что чувствовал? И натужно лопалась граница, и прорывались призрачные, полустертые движения и обгоревшие картины тех далеких дней. Холодный, октябрьский ветер, секущий лицо мелким, колючим дождем, хлюпаний в ботинках и сбившаяся обмотка, непослушные руки, рвущие затвор облепленной грязью «трехлинейки» и размокший блин пилотки на стриженом затылке. Вжимая голову в плечи, чувствовал худой, натертой шеей намокшее сукно шинели, он закрывал глаза и, не зная правильных слов, молился, вспоминая о Боге и о Маме, которая где-то далеко-далеко и ничем не может помочь своему сыну, прячущему лицо не у нее на груди, а в черной, рыхлой земле, которая с той же материнской заботой принимает всех детей своих. Никого не отвергает, какими бы они не были и на каком языке не говорили. Впитывает горячую кровь, прикрывает тяжелым саваном растворяя в себе их боль, надежды, мечты с извечной, всепоглощающей мудростью. А потом, позже, когда Родина забыла павших защитников своих, она сама хоронила их на пару с блеклым небом, которое оплакивало и обмывало холодные тела слезами скорбного ливня.
     - Молчун! Ты что, окаменел? – Философ, чудной парень в очках с металлической оправой, что есть силы трепал Юрика за плечо, пытаясь вернуть его в мир реальности.
     - Что случилось? – и Молчун оторвал взгляд от окна УАЗика - «буханки», за которым проплывал однообразный, лесной пейзаж.
     - Ни фига себе, что случилось! Орем, орем. А ты как мертвый! Даже не моргаешь. У тебя, часом, крыша не едет? – возмущался Философ и, по встревоженному выражению его лица было видно, что он действительно серьезно обеспокоен. Да и что- либо делать несерьезно, он не умел. Пусть даже какую мелочь, пустяковину, но все старался выполнить аккуратно и качественно. Так, наверное, относятся дети к своим играм во взрослую жизнь, понимая все по-своему, по детски. И у него было именно так, как и у детей: и выполнение, и результаты.
     - Эх, Юрик. Это у тебя от постоянного недопития. Вот выпивал бы ты, как все и все было бы как у нормальных людей. А так, как ты – совсем нехорошо. Задумываться стал… - Кот с напускной серьезностью на круглом, сытом лице покачал головой.
     - Да ладно вам. – отмахнулся Молчун и снова отвернулся к окну.
     Разбрызгивая лужи, автобус приближался к железнодорожному переезду, за которым доживала свой век лесная деревушка с названием боев Завод. Назвали ее так не потому, что в этом тихом местечке по стечению обстоятельств проходили кровопролитные бои, а потому, что давным давно жил здесь помещик по фамилии Боев. Говорят, имел он толи фаянсовый, толи стекольный завод, да еще лесопилку в придачу. И, видимо, неплохо жил, раз со временем разрослась деревушка и протянула дороги к ближайшим городам. Но случилась революция, и не стало хозяина. Не стало и завода, а вот лесопилка осталась, да еще школа из красного кирпича. И как бы дальше распорядилась жизнь, если бы не добралась сюда война. По хозяйски оценив ситуацию, немцы быстро приспособили лесопилку для своих нужд. А кому работать на ней, как не деревенским жителям? Работали и зарабатывали, благодаря чему были сыты и одеты. Шло время, и менялись хозяева. Потом и хозяев не стало. Молодежь разъехалась и стала деревенька разваливаться. И не обязательно быть великим провидцем, что бы понять, что через каких нибудь десяток лет от Боева останутся лишь брошенные, полуразвалившиеся хаты. Грустно и печально… Хотя, чему удивляться? Ведь в России все грустно и печально, а еще задумчиво и непонятно.
     - Давай к нижнему колодцу. – Кот пересел поближе к водителю и указал рукой на дорогу, ответвляющуюся от центрального большака и уходящую влево. В аккурат между старым немецким кладбищем и обелиском-факелом обнесенной деревянной оградой. Под ним, в последние годы, хоронили найденные поисковыми отрядами останки советских солдат. Более пятисот человек покоилось в братской могиле, а вот с именами лишь десятка полтора. Остальные так и остались пропавшими без вести.
     - Осторожнее, не спеши. А то в чей нибудь шурф влетим. – волновался командир.
УАЗик медленно подъехал к окраине леса и остановился, шумно выдохнув уставшим двигателем. Отряд из четырех человек, не считая Кота и Молчуна, выбрался из душного, пропыленного салона «буханки».
     - Вытаскивайте фляги, наберем питьевой водички, что б потом лишний раз не ездить. – и Командир посторонился, пропуская Философа и Федота, которые поспешили к низенькому срубу колодца. Опустив две сорокалитровые фляги на землю, стали приспосабливать помятое, цинковое ведро к деревянной слеге с крюком на конце.
     - Я думаю, остановимся на старом месте, левее переправы, у креста. Как думаешь?
    - А где ж еще? Самое место. – согласился Юрик и достал из кармана пачку сигарет. Щелкнув зажигалкой, прикурил. – Лето-то, какое – сушь. Самое время на болото прогуляться, поди, высохло все.
    - Пройдемся. – Кот отмахнулся от табачного дыма. Года три прошло с тех пор, как он бросил курить, как, впрочем, и выпивать. Слышал Молчун, что причиной была его жена, которая стала подгуливать от пьяного супруга, за что была неоднократно бита Котом. В пьяном состоянии он был весьма несдержан. Что там случилось потом – неизвестно, но только семья не распалась, а муженек полностью подвязал с выпивкой, а заодно и с табаком. Хотя, любил потолкаться среди выпивших единомышленников, побалагурить, посмеяться. Даже какую-то энергетическую подпитку получал от таких контактов.
Бойцы тащили от колодца запотевшие фляги, доверху наполненные холодной водой.
      - Заводить? – спросил водитель.
     - Заводи, едем.
     Заурчав мотором, автобус вновь окунулся в тишь пронизанного солнцем леса.
     - Она сейчас у детей в Хвостовичах живет. – рассказывал высокий, белобрысый парень в изумрудном, снайперском комбинезоне, которого звали Максим. – А раньше жила здесь. И все, что происходило во время войны, очень даже хорошо помнит. Иногда родственники привозят ее сюда, так сказать, повидаться с родными местами. Ну и ходит она во время этих свиданий куда-то в лес. Недалеко. А вот когда возвращается, рассказывает им, что, мол, все в порядке и теперь она вновь спокойна. Дело в том, что знает эта бабушка землянку, в которой немцы подорвали больше десятка наших солдат. И вот до сих пор лежат они там, как есть: с оружием, с документами и со всем, что у них было. Землянка осыпалась, осела так, что и не догадаешься, что там что-то есть. А старушка беспокоиться, не хочет, что бы кто-то ее раскапывал.
     - Ну, так объяснить ей, что нужно их перезахоронить, имена восстановить. – горячо возмутился Философ. – Неужто она не понимает, что так нельзя?
     - Да вот не хочет она этого. Говорит, что время их похоронило, вот и пусть все лежат рядышком друг с другом. Знаешь, есть такие зацикленные бабки и ничем их не проймешь.
     - Так проследить надо. – не успокаивался Философ.
    - Хорош басни травить. – прикрикнул на них Кот и вновь обернулся к водителю. – Давай на пригорок, чуть левее креста. Сможешь?
    - С легкостью. – и водитель включив второй мост вырулил на пригорок, на котором высился высокий, металлический крест окрашенный в серый цвет. У его подножия стоял венок с красной лентой, а рядом с ним лежали противогазы, пробитые осколками и пулями каски и прочее железо войны, принесенное сюда из глубины леса охотниками за трофеями.
    - Выгружаемся и не разбредаться. Вначале ставим палатки и заготавливаем дрова на костер. А то провозимся до самого вечера.
    - Я, пожалуй, пройдусь. – и Молчун прислонив свой рюкзак к стволу сосны рядом с автобусом, вопросительно взглянул на командира. Тот, явно недовольный тем, что не все примут участие в общей установочной кутерьме, обреченно махнул рукой.
Что-что, а покомандовать и построить всех по ранжиру, Кот очень любил. Но с Молчуном старался не спорить, так как знал и видел в нем равного себе, если не более опытного «специалиста», в чем ни как не желал признаваться. Самолюбие не позволяло.
Юрик опустился вниз со склона и, выбравшись на тропинку, неторопливо пошел вдоль реки, которая носила название Рессета. В этом месте, жители деревни называли ее Мелушью. На сердце у него было тепло и приятно, так как это было не только встреча со знакомыми местами, но и встречей с давно минувшими годами и событиями, в которых он принимал непосредственное участие. Как много его связывало с этим лесом, рекой и непроходимыми болотами. И уже многих, с кем ходил он одним отрядом, нет в живых. А некоторые просто спились или, придавленные бытовыми и семейными проблемами, навсегда потеряли чувство романтики и свободы. Многие, но только не он. Вот она, Рессета! Где даже комариный писк казался мелодичным и родным. Кровно-родным, родным по крови…
     Поднырнув под лохматую лапу ели, он выбрался на крутой, обрывистый берег, с которого открывался великолепный вид, от которого захватывало дух. Река в этом месте раздваивалась на покрытую зеленой ряской старицу и основное русло. Противоположный берег лишь угадывался в густых, зеленых зарослях кустарника, за которым высились величавые сосны и ели с блестящими, коричневыми шишками на изумрудных ветвях. Острые вершины дальних деревьев плавно меняли цвет на синий и фиолетово-лиловый. Солнце уже почти касалось их, из последних сил освещая и согревая землю. Еще чуть-чуть и наступит ночь.
Юрик спустился к воде, которая по причине жаркого лета, отступила далеко от берега, обнажив полосу илистого дна, на котором уже зеленела мягкая травка. А там, где раньше была топь, теперь темнела надежная, сухая земля. Можно было без всяких проблем дойти до высоченных, вековых дубов, за которыми, на возвышенности, находятся ряды древних курганов. И не надо делать крюк, как было раньше, что бы добраться до них, а лишь пройти пару десятков метров и через несколько минут уже на месте. Не сдержался Молчун и решил посмотреть на место погребения вятичей. Смело ступив на покрытую зеленью твердую почву, он быстро пошагал к цели.
     Чем ближе он подходил к деревьям, тем больше они поражали его своей величиной и природной силой. Могучие стволы, покрытые темной, твердокаменной корой в глубоких трещинах-морщинах, узловатые ветви, держащие недвижимую в безветрии густую крону, надежные корни, покрытые седым мхом. Появлялось понимание своей беспомощности и незначительности. И это понимание заставляло склонить голову и, опустив глаза, признать пустоту и бессмыслие человеческой возвышенности над матерью-природой. Хотелось вернуться и стать ее неделимой частью, гармоничным пятнышком благоразумия и доброты, которое великий художник вписал в свою гениальную картину в момент наивысшего вдохновения.
     «Больны мы. Неизлечимо больны». – вздохнул Молчун и обогнув толстенный ствол дерева-великана, выбрался на пологий берег. Пахло теплой прелью и ароматом болотных цветов. Земля мягко пружинила слоем прошлогодней листвы вперемешку с темной, мертвой травой, покрывающей высохший до торфяной сыпучести ил. На зеленом пригорке, у самой кромки воды, уходящей под нависающие ветки кустарника дальнего берега, спиной к нему сидела девушка. Одета она была в выцветшую на солнце военную форму образца сороковых годов. Распущенные волосы черным крылом покрывали плечи и спускались на спину. Словно живое воплощение Аленушки с известного полотна русского живописца. Не образом, и даже ни тем, как она сидела, хотя было очень даже похоже, а своей скрытой, внутренней печалью и чем-то еще неуловимо-тревожным и слезно сжимающим сердце. Откуда взялось это лесное, сказочное чудо? То, что по соседству работает еще один отряд, Кот не говорил. Но несомненно, что из поисковиков. Опять же форма. Местные так не одеваются. Да и не осталось в деревне молодежи, которая давно уже разъехалась по белому свету в поисках лучшей жизни.
     Молчун нарочно наступил на сухую ветку, что бы ненароком не напугать замершую фею своим неожиданным появлением. Та громко хрустнула и тогда он, шумно кряхтя, подошел к девушке. Достав зажигалку и сигареты, присел рядом и с независимым видом прикурил, пуская струйку легкого, табачного дыма.
     - Привет. Чего босиком-то, комаров решила покормить? – Юрик вопросительно посмотрел на «Аленушку», ожидая ответной реакции. Сквозь густые пряди волос проглядывал тонкий профиль лица. «Недурна». – заметил он, но ответа так и не дождался. Она молчала, погруженная в свои мысли и не обращала на неожиданного пришельца никакого внимания.
     - Случилось что? Что молчишь-то? У тебя все в порядке?
Волосы дрогнули и, опустившись щекой на переплетенные пальцы рук, девушка наконец-то взглянула на Молчуна:
     - Может быть и так. Но, в общем, все в порядке.
    - А почему сидишь здесь одна? Может, обидел кто?
    - Нет, никто меня не обидел. А сижу здесь потому, что тебя жду. - и она плавным движением тонкой руки откинула волосы назад и Юрик увидел ее глаза. Они были цвета глубокого, синего неба, в котором таилось что-то загадочное, непривычное и даже можно сказать, ненормальное. Да уж не сумасшедшая ли? Он улыбнулся и, стараясь не выдать своего волнения, спросил:
     - Меня? Ошибаетесь сударыня, потому, как я здесь совершенно случайно. Можно сказать, что просто погулять вышел.
     - Не случайно. И не ошибаюсь. Ты должен был придти и пришел. Ты теперь много чего будешь должен, так уж тебе суждено. – и она грустно улыбнулась.
     - Что-то Вы путаете. И, вообще, кто Вы такая? В болоте, одна, босиком… Может, где нибудь Вас санитары ждут? – Молчун, потеряв терпение, выплюнул грубость и сам на себя рассердился, но решил идти до конца. – Хватит мне тут мистику разводить! Откуда ты?
     - Санитары? – словно ветерок прошелестел по синим колокольчикам пронесся ее легкий смех. – Я сама санитарка. А откуда я7 Так вон из того места. - и она указала на темный омут у дальнего куста, склонившегося низко над водой. – Но вижу, что не веришь. Давай лучше покажу. Только не бойся.
      Девушка положила пальцы обеих рук ему на виски и тут же всколыхнуло, сжало мозг и сердце будто провалилось в глубокую    пропасть. Он вцепился в траву и сквозь нее в мягкую землю, опасаясь свалиться в воду. Тошнота подкатила к горлу, и он увидел… Вернее сказать, почувствовал промозглую сырость хмурого вечера. Темные тучи путались в низких ветвях деревьев с остатками осенней листвы уже не желтой, а обреченно-коричневой. Небо на северо-западе непрерывно освещали яркие вспышки белого, желтого и кроваво-красного цвета. И все это в пугающей тишине. Минута, две и звук стал проявляться. Вначале издалека, постепенно набирая нужную силу и, в конце концов, оглушая грохотом недалеких взрывов. Зашелестели, застонали натужно ветви над головой под напором ошалевшего ветра. Добавился задний фон, сотканный из одиночных выстрелов и пулеметных очередей. Ржание лошадей и людские крики доходили до какого-то жуткого, звериного рева и плача. Почти рядом, в стороне курганов грохнул взрыв, ослепив не успевшие прикрыться веками глаза. Град осколков хлестко ударил по ветвям, срубая и обламывая их, отшвыривая в мутную воду реки. Тяжелый кусок металла гулко врезался в ствол дуба и, упав к его подножию, зашипел в облаке толи дыма, толи пара.
     Справа, ломая кустарник и шлепая по воде, продиралась невысокая фигурка человека в короткой шинели. Намокшая пилотка прилипла к голове с растрепанными, длинными прядями намокших волос. Большая сумка, перекинутая через плечо, сбилась на живот, выделяясь белым кругом с красным, санитарным крестом посередине.
     - Мамочка, мамочка! – подвывала девушка-солдат и, упав на четвереньки, поползла из болотной, густой жижи на сухое место под дубом. Выбравшись, она привстала на полусогнутых ногах, растопырив руки со стекающими с них струями воды. Глаза в пол-лица вместили весь ужас происходящих событий. Нижняя челюсть бессильно отвисла, открывая черную яму рта. Но не успела она оглядеться, лишь только-только повернула голову, как полыхнул очередной взрыв почти там же, где и первый: у подножия курганов. Железный шквал осколков хлестнул уже по новой цели, разрывая мокрое сукно шинели и живую плоть. Сбил, отшвырнул искалеченное тело в воду, к кустам противоположного берега. Белые пальцы рук пытались уцепиться за ломкие ветки, но обрывались, не в силах зацепиться за жизнь. И только протяжное: «А-а-а»… и теперь уже безжизненное тело мокрым, тряпичным кулем слегка колышется в свинцовой воде, удерживаемое запасом воздуха: толи вдоха, толи выдоха. Лопаются белые и красные пузыри на поверхности потревоженной Мелуши. Сбросив оцепенение, Молчун вскакивает и прыгает в воду в стремлении помочь, спасти. Теплая, стоялая вода захлестывает открытый рот: «Нет! Нет!» Шлепая руками и выбивая грязные брызги, он барахтается цепляясь за упругие стебли кувшинок с резиновыми, глянцевыми листьями и совсем не понимает: где находится, и сколько прошло времени. А вокруг струится ласковым маревом летний вечер и солнце грузным, огненным шаром уже наполовину спряталось за дальним лесом. Вокруг никого небыло. Ни в потревоженном омутке, ни на берегу. Лишь только слегка примятая трава там, где сидела странная девушка.
     - Ты где? Как зовут тебя? – прохрипел Молчун.
     - Нина… - толи показалось, толи и в самом деле послышался ему звук тихого голоса.
     Выбравшись на берег он, стуча зубами, упал на землю. Попытался сплюнуть противную слюну с привкусом тины, но та, не отрываясь от губ, повисла на подбородке и резиново потянулась на грудь. Не торопясь, снял ботинки и вылил из них воду. Отжал носки и вновь надел их на ноги. С трудом натянул берцы обратно. «Сумасшедший дом! Совсем крыша поехала». – шептал он, завязывая шнурки. Медленно поднялся на ноги и перед тем, как возвращаться в лагерь, задумался и, подойдя к подножию дуба, стал решительно расшвыривать ногой прелую листву вперемешку с черным, жирным перегноем. Глухо стукнуло, и очередной удар башмака вывернул из грунта ржавый кусок металла, представлявший собой разорванное дно крупнокалиберного снаряда, разорвавшегося более полувека назад.
     Через некоторое время, стиснув челюсти, что бы унять дробный стук зубов, и глубоко засунув руки в карманы, он подошел к весело горящему пламени костра. Присел на свежий обрубок сосны и протянул дрожащие руки к костру.
     - Ты что это, Юрец, переправу искал? – хохотнул Кот, оглядывая мокрого приятеля. – Ну и видок у тебя. Сними кувшинки с ушей.
Молчун провел пятерней по волосам и, собрав в пригоршню болотную тину, откинул ее в сторону. Обтерев руку об мокрую штанину, вытащил из кармана размокшую пачку сигарет. Надежда обнаружить там хотя бы одну сухую, не оправдалась, и он швырнул пачку в огонь.
     - Сорвался с берега, мать ее итить. Ну что уставились? Лучше сигарету дайте. Мокрого человека не видели?
     - Переодеться есть во что? – заботливо поинтересовался Философ. – А то у меня комбез есть. Принести?
     - Спасибо, но не стоит. – и Молчун свирепо взглянул на благодетеля, который ростом еле доходил ему до плеча. Резко встал и, подобрав оставленный днем рюкзак, направился в сторону палаток. – Саша, где тут мой номер?
     - Да вон хотя бы тот, в двойной, которая синяя. – махнул Кот рукой на дальнюю палатку. – Хочешь слева, хочешь справа.
     Шипит смола на разогретых огнем поленьях. Вот занялась свежеподкинутая сосновая ветка, добавляя новые силы костру, который уверенно колышет рыжее пламя в густом сумраке июльской ночи. Тепло, свет, спокойствие. Не хочется ни разговаривать, ни шевелиться. А просто вот так сидеть и смотреть на живое божество, танцующее на шипящих поленьях. И думать, вспоминать, что нибудь хорошее, согревающее душу. Молчун думал, а подумать ему было о чем. Мысли прыгали и не как не хотели выстраиваться в логический ряд и прояснить вечернее событие. Хотя, если отбросить привычные рамки стандартного мышления, картина была ясна и понятна. Сама картина событий, но возникали естественные вопросы, которые так и оставались без ответов. Юрик, в принципе, не отвергал подобные проявления мистического в обычной жизни. И фундамент тут составляли тысячи фантастических романов, фильмов, газетных статей, в которых авторы пытались найти интригующие разгадки таинственных религий и потусторонних проявлений существования других миров и измерений. К тому же давняя его встреча с Учителем? Так что к явлению Нины можно относиться, как к реальному факту. А так, как умалишенным он себя не считал, то для того, что бы ни дозреть в потоке фонтанирующих мыслей до настоящего сумасшествия, остается только терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Может быть тогда проясниться, почему санитарка ждала именно его и что он и кому теперь будет должен? «Все, хватит! А то и так голова лопается, как в прежние времена с послезапойного похмелья. Хватит!»
     - А немцы уже твердо стояли в деревне. И даже наладили производство пиломатериалов на восстановленной лесопилке. – рассказывал один из членов отряда Кота. Насколько Молчун успел понять, то являлся этот поисковик вполне признанным историческим работником. Был близко знаком со многими именитыми оружейниками, и даже сам написал книгу о винтовочном патроне калибра 7.62. И книгу весьма полновесную: как в смысле объема информации, так и в смысле общего объема. А Молчун знал, что о патроне можно поведать очень многое, включая разновидности пули, гильзы, материала, заводов изготовителей, истории изобретения и развития. И если, в конце концов, коснуться оружия, которое снаряжалось этим патроном, то тома два-три можно было написать, без всякого сомнения. Звали этого деятеля почему-то Федотом. Почему, Юрик так и не понял. Толи имя у него такое редкое, толи прозвище... Ну да ладно: Федот, так Федот.
     - За порядком поручено было присматривать полицаям, которых деревенские жители называли власовцами. Вряд ли они имели какое-то отношение к армии Власова. Скорее всего, в то время это стало именем нарицательным для всех предателей, которые служили у фашистов. Но вот порядок они наводили очень жестокими методами, с каким-то извинительным садизмом. Видимо сами себя не могли простить-извинить за служение врагу. Отыгрывались они в основном на пленных. Командиром у них был украинец по фамилии Осадчук. Ходил всегда с плеткой, свитой из цветного кабеля, которую при всяком удобном случае незамедлительно пускал в дело. Немцы использовали власовцев в тех случаях, когда нужно было выполнять какую либо грязную работу: конвоирование пленных, расстрелы, карательные операции. В 41-м простые вояки Вермахта еще не успели озлобиться. Ну, повоевали, победили в этих краях Красную Армию, а дальше все по мирному, с хозяйским подходом. Кривились и, надо понимать, откровенно ненавидели своих прислужников, которые пытались остервенело выслужиться и заработать доверие новой власти. Ну, так вот, у той бабки, которая мне все это рассказывала, на постое стояло трое немцев. Устроились они весьма своеобразно. Дом, по своей планировке, состоял из двух больших комнат, связанных дверным проемом. Этот проем был заделан, а в задней стене был прорублен второй вход, что бы и самим не мешать хозяевам, и тех лишний раз не видеть. Но, правда, и на вторую половину наведывались они без всякого стеснения и в любое время суток. И вот, как-то в лесу, недалеко от Боева, были задержаны пять человек гражданских, двое из которых были женщины. Понятие партизаны, фашисты к тому времени уже успели прочувствовать, и поэтому пойманных решили проверить на причастность к народным мстителям. Проверку поручили Осадчуку с его командой. И он проверил. Нет, никаких пыток небыло, просто полторы минуты беседы и вот уже под дулами винтовок «партизан» повели к окраине деревни. Когда проводили мимо дома той старушки, женщины стали догадываться: куда и зачем их ведут. Раздался нечеловеческий, выворачивающий душу плач. И тогда Осадчук пустил в дело свою любимую плетку, стараясь побыстрее завершить доверенное ему расследование. За всем этим наблюдал один из троих немцев. Высокий, нескладный… Такие не воюют, и даже одев военную форму, способны выполнят лишь какие нибудь хозяйственные обязанности при обозе. Но этому выпала судьба убивать, что давалось ему мучительно, и вызывала сомнение, что он когда-либо стрелял, направив ствол в живую цель. И вот стоял он перед окном спрятавшись за фикусом и, чуть отогнув край занавески, смотрел и плакал. Боялся, что эта его реакция будет кем-то замечена и истолкована как малодушие. А это могло привести к нежелательным последствиям. Старушка, тогда еще молодая женщина, все это видела из-за печки и тоже плакала с ним на пару, стараясь, что бы он этого не увидел.
     Ну, что дальше? Дальше их вывели за деревню. Мужчин заставили вырыть яму, расширив артилиристскую воронку. И всех расстреляли. Лишь один вырвался и попытался убежать. «За Родину! За Сталина! Моя фамилия Зайцев! Запомните: моя фамилия Зайцев!» Но и его догнала вражеская пуля. Прикопали его там же, где и упал. А остальных в воронке. Мы искали то место, но так и не нашли. Свидетельница видела все это лишь издали, а потом боялась ходить в ту сторону. К тому же, немцы в лес никого не допускали. «Ахтунг! Ахтунг! Всех, кто будет замечен в районе реки Рессета, считать партизанами. Расстрел на месте!» Могла и ошибиться на десяток метров.
     Молчание повисло у костра. Все переосмысливали рассказ, пытаясь представить себе трагическую картину той далекой осени.
    - Может, передумаешь? – Кот взглянул на Федота. – Обойдутся там без тебя.
    - Нет. – вздохнул тот. Ни как нельзя. После обеда я обязан быть в Брянске.
     Следующую историю начал рассказывать Философ, но Молчун слушать его не стал. Он решил последовать примеру водителя УАЗика, который давно уже похрапывал в салоне своего вездехода. Встал и, отступив в тень, тихо пошел к своей палатке. Говорят, что на новом месте сняться вещие сны. Так ли это? Но, несмотря на произошедшие события, ночью Молчуну ничего не снилось. Точнее сказать, сны были, но легкие и не тревожащии ни душу, ни разум. Словно невесомые пушинки одуванчика из далекого детства. И так было всегда, когда бы и в каких условиях ему не приходилось ночевать в лесу. У костра ли, в рыхлой яме у корней вывернутого ветром дерева или в одиночной палатке. Даже в тех случаях, когда незнакомые, но все же коллеги по ремеслу так же, как он, ночевали неподалеку и, хлебнув спиртного, начинали опробовать найденные трофеи, наспех очистив их от земли и ржавчины. И тогда стучали пулеметные очереди и одиночные выстрелы не более чем в километре. Он засыпал и думал: вот подойдет какой нибудь землячок и твоим же щупом, оставленным снаружи, приколет сонного, словно бабочку сквозь тонкий брезент к паралоновому матрасу. Но Бог миловал и, не смотря на тревожные мысли, приходил спокойный, крепкий сон. Так и в этот раз. Спалось, и спалось весьма неплохо.

* * *

     Утром он чувствовал себя вполне отдохнувшим, и вчерашняя встреча с погибшей санитаркой казалась нереальной и вообще: была ли она? Но где-то в глубине сознания шевелилось тревожное чувство, которое он пытался загнать поглубже и забыть о нем навсегда.   Не получалось, и мысли лезли и лезли в голову. Присев на обрубок дерева, он подкидывал в покрывшийся серым пеплом костер сухие, тонкие веточки, которые, нагреваясь от жара углей, вспыхивали яркими язычками пламени.
     - Что приуныл, Юрик. Смотри утро какое! – присел рядом Кот. – Красота!
     - Красота. – согласился Молчун и бросил в окрепший огонь остатки наломанных веток.
     - Федот уехал. – пожаловался командир и вздохнул. – Ну, а ты? Надумал, куда сегодня пойдем?
     - А что думать, пойдем. Железо поднимем. Как твои ребята насчет понырять?
     - Ну, поныряют, если есть смысл. Ты пока попей чайку, а я пойду разбужу бойцов. – и Кот по стариковски покряхтывая, встал и двинулся к палаткам.
     До планируемого Молчуном места раскопок, добираться было совсем недалеко, от силы километра полтора, не больше. Идти было легко, ступая по мягкой, пружинистой хвойной подстилке, покрывающей старую, военную дорогу. Существовал и еще один, более короткий путь. Но тогда пришлось бы спуститься в низину, рядом с которой произошла вчерашняя встреча. Молчуну этого очень не хотелось. Он и сейчас с тревогой поглядывал в том направлении, ожидая проявления чужого присутствия в подозрительном движении тени и беспокойства зеленой листвы плотных зарослей кустарника, подступающих к самой дороге. Но пока вокруг все было обычно, и они шли. Мимо древних курганов давно ушедших в прошлое вятичей и дальше, в заросшую осокой пойму небольшой речушки, с неожиданным названием Лютая. Там, когда-то, находился брод, которым пользовались местные жители во время сенокосов. Теперь он был давно забыт. Ориентируясь на край дальнего леса, Молчун отыскал знакомое только ему место и стал вытаптывать жесткую траву высотой чуть больше человеческого роста.
    - Ну, что замерли? Помогайте. – прикрикнул он на товарищей. – И поосторожнее, там берег.
    - Где там? – полюбопытствовал Философ и, сделав неосторожный шаг в сторону, шумно рухнул в воду.
    - Ну все. – усмехнулся Кот. – Первый водолаз есть. Как ты там, живой? – и он осторожно подошел к краю подмытого берега.
    - Ух! – отплевывался бедолага удерживаясь на плову и одновременно пытаясь поймать уплывающую по течению фуражку, пошитую на манер немецкой. – Живой.
    - Да что ты плаваешь, там же мелко. – смеялся Молчун.
Философ перестал грести руками и встал на ноги. Взбаламученная вода еле доставала ему до плеч.
    - Подожди, не вылезай. – Молчун опустился на одно колено и, наклонившись над водой, указал рукой. – Возьми вон туда и попробуй прощупать дно.
Ныряльщик, оттолкнувшись от дна, проплыл несколько метров и вновь встал на ноги.
    - Вот, вот… Где-то там. Ногами щупай.
    - Ага, вроде бы что-то цепляется. Щас разберемся. – и он, набрав воздуха, прямо в очках, скрылся под водой. И вновь его кепи «тоска по Вермахту», закачалась на волнах.
     - Не утонул бы. – забеспокоился командир, но водолаз уже вынырнул и пуская пузыри заорал не благим матом, показывая публике рыжий от ржавчины ствол винтовки:
    - Есть! Там их полно, как хвороста! – и, размахнувшись, словно пойманную рыбину, выбросил железку на берег.
    - «Треха». – осматривал Кот найденный трофей с примкнутым, четырехгранным штыком и потресканным, но еще достаточно крепким прикладом.
    - Еще сгодится. Видишь, и затвор на месте. – без особой радости, постно заметил Молчун.
    - Что-то я тебя Юрик не узнаю. – и Кот передал винтовку Максу. – Хрен за мясо не считаешь? Пачка стволов, а у тебя ни эмоций, ни финансового блеска в глазах. Просто взял и подарил нам все. Наверняка на примете есть что-то покруче…
    - Да нет. Это видно у меня по настроению. – закуривая оправдывался Молчун. – А добра мне этого не жалко. Возни много, а цена совсем не солидная. Ты сам знаешь.
    - Ну, как сказать. – и Кот обернулся к Максу. – Что стоим? Я, что ли, чемпион по плаванию? Помогай Философу.
    Макс, который в детстве и в самом деле был чемпионом по плаванию, быстро разделся и, похлопывая себя по бокам, дабы отогнать жаждущих крови комаров, прямо с берега ухнул в темную воду канавки. А Философ вновь увлекся вылавливанием в глянцевых зарослях кувшинок своего размокшего головного убора.
    - Откуда наводка, если не секрет? – поинтересовался Кот.
    - Никакого секрета. – отмахнулся Молчун, опускаясь на примятую осоку. – На Желтоводье жил мужичек. Может ты про него и знаешь. Он, как-то, года четыре назад, приревновал свою бабу к леснику и зарубил ее топором. А потом и сам застрелился.
    - Как же, помню такой случай. – и Кот присел рядом.
    - Ну вот. Он много лет назад, будучи в настроении, рассказал мне об этом месте. Они еще пацанами добывали здесь стволы.    Немного, пару-тройку, для текущих нужд. А остальные оставляли на потом. Для него «потом» уже не будет. Так, что пришла пора их поднимать, пока совсем не источились.
    А со дна Лютой все доставали и доставали трехлинейки. Философ уже выбрался на берег и, стуча зубами, выжимал мокрую одежду и развешивал ее на ветвях кустарника. Только Макс, отфыркиваясь словно морж, неустанно продолжал нырять, выковыривая и выбрасывая на берег побитое временем оружие.
Винтовки, а их оказалось 38 штук, увязали в четыре тюка. Кроме оружия было добыто несколько сотен патронов из развалившихся ящиков. И хотя донный ил не дал латуни покрыться окисью и они блестели на солнце, как только что сошедшие с конвейера, все же вода сделала свое дело, проникала во внутрь и намочила порох и пистоны.
    - Это дело поправимое. – мурлыкал Макс, отделяя пулю от гильзы и ковыряясь тонкой веточкой в мокрой кашице начинки... – Подсушить, поменять, и «приходи кума любоваться».
    Уже к полудню, нагрузив на плечи тяжелый груз, возвращались в лагерь.
    - Разбирать надо, пока не подсохли. Потом не сорвешь. - советовал Молчун Коту.
    - Да знаю, знаю. Придем, положим в ручей и пусть Тихон возиться. Он это дело любит. – хмурился Кот, поправляя веревочную лямку тюка. – Еще чем нибудь нас порадуешь?
    - Не сегодня. Завтра отведу. Нужно будет бойцов поднять.
    - Бойцов – это я люблю. – вмешался в разговор Философ, хлюпая размокшими яловыми сапогами, начищенными, почему-то, коричневым кремом.
    Летняя жара только теперь полноправной хозяйкой вошла в притихший лес, принеся с собой сонную ленивость. Сосны стояли недвижимо и величаво, распространяя густой аромат хвои. Трава сухо, обезвоженно шуршала под ногами и похрустывала прошлогодняя листва. Тихо. Лишь птицы коротко перекликались разными голосами, да комары тянули заунывную мелодию в густых, затененных зарослях. Хорошо, тепло. Движения приобрели плавность и неторопливость. Иначе, в суетности, изойдешь потом и быстро выдохнешься.
    - Отдохнем. – Кот опустился на землю и откинулся назад, опершись спиной на связку оружия.
    Остальные молча согласились, с большим удовольствием вытянув ноги и, как и он, приспособив тяжелые тюки под голову. Кто курил, те закурили.
    - Слышал? – обратился к Молчуну Макс. – Курганы начали раскапывать.
    - Слышал. Но это не наши. Как-то видел их, думал бомжи. Оборванные, со ржавыми лопатами. Ночуют у костра, что жрут – не знаю. Но разрыли все под самый корень. Больше этого скажу: слушок прошел, что накопали какое-то ритуальное, медное блюдо. На нем древний календарь и какие-то письмена. Как оно к вятичам попало, не знаю, но вещь весьма редкая и ценная.
    - И куда только государство смотрит? – всполошился Философ. – Ведь культурные памятники разрушаются. Охраняться же как-то должны.
    - Ты, Дима, совсем с ума сбрендил. – и Макс привстал. – Тебе что тут, охрану выставят? Да и нахрена все это твоему государству, раз выгоды нет? Ты в начале найди что нибудь, а уж потом милиция тебя вычислит и посодит. А реквизированное при обыске сдаст государству. Но и до государства это не дойдет, ибо везде одни жулики! Крантец Родине-то, Дима! Выйди из сумрака, вернись в реальность!
    - Нет, не крантец. Вытянем. – неуверенно, но с детским упорством возразил Философ.

* * *

    После обеда Молчун, сидя у своей палатки, налаживал металлоискатель. Закрепив диск на штанге, приматывал изолентой кабель, соединяющий катушку с блоком. Он привык к этому прибору, построенному знакомым умельцем. И, хотя по глубине тот чувствовал металл не более чем сантиметров на 80, ему этого вполне хватало. Коллеги посмеивались и говорили, что ему, как профессионалу с огромным стажем работы, давно бы пора приобрести что нибудь посерьезнее. Но он не обращал на это внимания. Он, конечно, мог купить современный, навороченный прибор типа «Фишер» или, допустим, «Дженезис». Позволяли финансы, и окупить его можно было за один сезон. Но Молчун не считал нужным менять свой старенький инструмент на электронное чудо, напичканное компьютерными примочками. «То, что мне надо, я и этим найду. А то и простым щупом. Чутье нужно иметь и головой работать. А остальное – чешуя для ленивых.» – усмехался он, поглядывая на молодежь, которая носилась по окопам с блестящими «игрушками» наперевес.    Полностью доверяя дорогому оборудованию, они часто пропускали много чего интересного и полезного, запрятанного временами в самых неожиданных метах.
     - Пойду прогуляюсь. – заявил он удивленному Коту, стоящему рядом с Тихоном, который распаковывал принесенное оружие. – К вечеру вернусь.
     По обочине старой дороги, не углубляясь в лес, он неторопливо двинулся в сторону деревни. Воронки, одиночные стрелковые ячейки, которые попадались ему на пути, давно уже были разрыты многочисленными любителями поковырять землю, в надежде найти что нибудь стоящее. Там и тут высились горки отвалов на краю забитых в разное время шурфов. Прошло то золотое время, когда можно было, вооружившись одной лопатой и, выкопав две-три ямы, достать пригодное к стрельбе оружие или предметы раритетной амуниции. Хотя, амуниция тогда не имела большой цены. Ценились лишь оружие и золото. Это теперь подбирают все подряд: от касок, желательно немецких, до танков и самолетов, если таковые попадались в забытых Богом болотах и непроходимых чащах.  Молчун на этот раз не ставил себе цель, что-либо найти. Просто шел, поглядывая по сторонам, и изредка реагируя на сигнал «минника», опускался на одно колено, что бы извлечь из грунта кусочек войны. Осколки, гильзы, рубашки от гранат. Интересного ничего не попадалось, но он на это и не рассчитывал. Хотя, года полтора назад, им неподалеку совершенно случайно, был найден наган. Еще вполне крепенький и способный выстрелить. Но теперь Молчун просто шел и думал, размышлял… У блиндажа, на краю которого белел лошадиный череп и несколько крупных костей, он присел на мох и закурил, оглядывая окружающие его деревья с молчащими, густыми кронами.
    Командиры, солдаты, погибшие в этих заболоченных, поросших густым лесом местах. Кем они были: воинами от рождения? Вряд ли. Простые люди, призванные на службу и наскоро освоившие оружие и азы воинской науки. Был ли военный опыт у кадровых офицеров? Тоже вряд ли. Да и откуда. Ну, гражданская, может быть финская война. Большей частью печален тот опыт, а с гражданской и устарел своими тактическими и стратегическими выкладками. И тут, полным составом девяностотысячной армии попасть в наисложнейшую ситуацию частичного окружения в дальнейшем с продуманным, методичным уничтожением живой силы, техники и хозимущества. По большему счету это была безжалостная, кровавая бойня с явным преимуществом положения войск Вермахта. И все это вместе: те события далекого 41-го года и последующее время вплоть до наших дней, превратило поле боя в поле позора. Так, как остались павшие бойцы в заболоченных лесах непогребенные и забытые. Забытые умышленно, до секретного, принудительного сокрытия того факта на государственном уровне. И пусть не все погибли с оружием в руках, и не все умирали с именем Сталина на спекшихся губах и чувством глубочайшей любви к Родине. Виноваты ли они в том, что в том хаосе, присущем началу войны, по принятию неверного решения командиров, а таких решений было множество, пришлось им расставаться с жизнью на этом ни чем не приметном рубеже? Нет, не виноваты. И не заслужили, в последствии, полного забытия и циничного отношения к их судьбам. Пренебрежительного отношения к их останкам нашей великой и горячо любимой Родины. Только теперь, спустя десятки лет после нашей победы над фашистской Германией, горстке общественных деятелей под названием Поиск, по непонятному зову толи совести, толи больного интереса, приходится отыскивать, а то и просто собирать кости своих дедов и отцов на перепаханной железом земле. Собирать и по мере возможности устанавливать утерянные имена с последующим захоронением. Нужно ли это сейчас, когда все давно прошло и переболело? Расходятся мнения и большинство склоняются к тому, что уже не нужно тревожить кости, захороненные самим временем. А с другой стороны? Да как же можно так жить, если мы будем бросать своих защитников, вставших грудью против врага, на местах их гибели? С каким чувством молодые пацаны пойдут на воинскую службу, что бы с оружием в руках защищать интересы страны, если будут уверены, что в случае их гибели и они, так же, будут брошены и забыты? Толи в горах Афганистана, толи на соседнем Кавказе враг будет плевать на безжизненные тела, а дикое зверье и птицы терзать обескровленную плоть до тех пор, пока сама земля не сжалится и не прикроет униженные и забытые останки воинов саваном из трав и цветов.
Но все же в глубине души Молчун сомневался и мучался. Искал ответы на вопросы: а стоит ли? И если стоит, то как правильно это делать? Находились и положительные доводы его деятельности и отрицательные. Спрашивал и у политиков, и у священников и те отвечали по-разному, исходя из своих законов и канонов. А он ходил в своем сомнении и выполнял археологические, саперные и похоронные обязательства. Выполнял, сам не зная, почему и для чего. По велению Бога или по искушению Лукавого? Особенно теперь, когда ему довелось заглянуть за грань дозволенного, за границу, за которой и разум-то не сложно потерять, когда понимаешь, что есть еще какое-то скрытое существование того, что безвозвратно ушло в небытие. А небытие, оказывается, это что-то параллельное, но существующее и явное. И как относятся те, кто там есть, к тому, что здесь выкапывают то, что от них осталось, перекладывая и перенося с места на место. Им-то, все это нужно или нет? А если нужно, то каких придерживаться правил и законов, если они существуют, такие законы и правила? Должен же быть, пусть единственный, но верный путь? Единственный ответ, который если и заложен в подсознание, в душу живого человека, то забыт, спрятан или укрыт от греха подальше. Потому как, если откроется правильное действие ведущее к добру, то откроется и неправильное, ведущее к темному. И не будет ни где успокоения сущему. И поколеблется вера в правоту светлого. Исчезнут страх и надежды перед справедливым судом высшего разума и милости ЕГО. Найдутся тайные лазейки и сомнения, а кто есть ОН и какой? И все, что было сокрыто, можно при желании если не пощупать, то хотя бы увидеть. Те знания, которые предложены только Молчуну, дают возможность понять и принять все как оно есть и ни как не сомневаться в пути, который он изберет, и в который можно только верить и веровать. Даже если анализировать только ту малость, которая ему доверена, то сколько же тогда мы совершаем в этой жизни неправильного, глупого и непоправимо вредного. И как наверное смешны наши деяния, помыслы и опыты над тем, что даровано на какие-то 70-80 лет называемые жизнью. А дальше, за ней, что? Если это что-то идет по очереди следующее, то должно являться на порядок выше, чище. Как же тогда вступать туда с душой изгаженной всевозможными изъянами приобретенными за несколько десятков лет, духовными болезнями, которым мы не сопротивляемся, а принимаем порой с великой радостью? Надо уже теперь облагораживать, определять душу. Выращивать в ней хотя бы то, что заложено при рождении. Лелеять и укреплять семена добра, умения приносить пользу, милость и любовь. Пока есть возможность, нужно спрашивать, а поэтому ни в коем случае нельзя избегать дальнейших встреч с Ниной. Нельзя укрываться и закрывать глаза, делая вид, что явного нет. Если уж допущен, посвящен во что-то, то надо принять это, даже если придется пересматривать и зачеркивать то, чем ты до этого жил. Отказываться от всего, что до этого сделал, и строить все заново и по иному. Но спрашивать, узнавать, постигать непременно. Слушать себя и делать дело, находя пути и в сердце. Оно исправит и подскажет верное действие. А ведь как много заложено в человеке и почему тогда мы ищем другие, неверные дороги? Нужно только уметь увидеть, почувствовать и правильно понять, а не противиться и не сопротивляться.
    Молчун разобрал миталлоискатель и, сложив саперную лопату, упаковал все это в видавший виды солдатский вещмешок. Встал и, закинув его за плечи, решительно двинулся на восток, в сторону речной заводи, где, чуть ниже древних курганов, ждал его призрак санитарки Нины.

* * *

    До лагеря он добрался чуть позже полудня. Макс, склонившись над костром, помешивал в большом котле пахнувшее ароматом мяса, варево. Рядом валялись пустые банки из под тушенки, которой он явно не пожалел и щедро заправил кашу.
    - Как раз к обеду поспел. – заметил он и прикрыл котел закопченной крышкой.
    - Кот где?
    - А вон там. На берегу. – кашевар махнул в сторону реки.
    Молчун снял вещмешок и бросил его к подножию дерева. Спустился по крутой тропинке и направился в сторону пологого берега Рессеты.
    Кот, обнаженный по пояс, стоял по колено в воде и, наклонившись, покрякивал от удовольствия, плеща пригорошннями воду на свою разгоряченную грудь.
    - Кот. – окликнул его Молчун. – Дело есть. Срочное.
    - Что случилось? – и командир аккуратно, что бы ни замочить закатанные штаны, выбрался на берег. Прозрачные капли висели на его усах, срываясь на поросшую редкими волосами незагорелую грудь.
    - Мобильник у тебя с собой?
    - Ну, с собой. А что произошло? Говори по делу, не тяни. – он провел пятерней по стриженым бобриком жестким волосам.
    - Бобыля нашел. Надо город вызывать.
    - Бобыля? Ну и где он? – Кот насторожился и, видно что-то смекнув, добавил. – Дохлый, что ли?
    - Мертвей не бывает. Гнилое мясо, а не Бобыль.
    Кот заспешил в лагерь, на ходу натягивая линялый тельник. Пробежал мимо удивленного суетой Макса и юркнул в палатку.   Порылся там и вылез обратно с телефоном в руках. Чертыхаясь и беззвучно шевеля губами, стал набирать номер. И когда пошел вызов, приложил трубку к уху: - Алло, Володя, ты? Это Котов…
    Молчун подошел к алюминиевой, обложенной дерном, что бы не нагревалась на солнце, сорокалитровой фляге. Откинул крышку, зачерпнул кружкой воду и жадно, залпом выпил.
    - Будут только завтра утром. – развел руками Кот. – Может сходить, забрать тело-то?
    - Не, - отрицательно качнул головой Юрик. – Пусть сами. Там «полный вперед», только спецам соскребать. Дождемся контору.
    Помолчал и добавил:
    - Вот еще что. Что бы ни терять времени, нужно наведаться на тот берег. Есть там кое что… Пойдем все, так как тяжелое назад понесем.
    Что бы переправиться на другой берег реки, нужно было предварительно преодолеть два нешироких рукава, на которые разделялась Рессета. Между ними, находился довольно таки обширный, заболоченный остров. Он носил название Дубовый, по причине того, что росли здесь необыкновенной высоты и толщины дубы. Такие деревья называют вековыми. Но, глядя на них и трогая каменную, морщинистую кору, чувствуешь, что они намного старше столетнего возраста. Вот по этому-то пути, через Дубовый остров, и решила идти группа Кота, которую взялся вести Молчун. Вариант с лодкой он сразу исключил, потому, как вряд ли маленькое суденышко выдержало бы вес стального ящика, зарытого на перекрестке двух дорог.
    - Ты все больше меня удивляешь. – довольно улыбался Кот. – Такую информацию выдаешь, что волосы дыбом становятся. Видно, верный человек у тебя завелся и, к тому же, надежный.
    - Да, нет. – отпирался Юрик. – Это все архивное, из накопленного.
    Подошли к первому руслу, через которое надо было переправляться по затопленному стволу дерева, обросшего скользкой тиной. Все бы ничего, вот только вода, отражающая солнечный свет, зеркалом прикрывала скользкое бревно, и поэтому идти приходилось на ощупь. Но здесь все обошлось без происшествий. Дальше, через остров, поросший деревьями-великанами, по неприметной тропинке среди высокой, остро пахнувшей травы, они подошли ко второму руслу, через которое лежало голое, как старая кость, упавшее дерево. Когда-то давно, подмытое под корни водой, оно рухнуло как раз поперек реки, завалившись кроной на противоположный берег. Так и лежало оно с тех пор, опираясь обломанными сучьями в дно, которые поддерживали ствол в метре над ленивым течением. Вверх топорщились такие же острые обломки, бывшие когда-то зелеными, живыми ветвями. Задача усложнялась еще тем, что до дальнего берега оно не доставало, а оканчивалось метрах в двух от густой стены осоки. И лишь ржавое колесо от грузовика, торчащее из воды, могло послужить вспомогательной, перевалочной базой.
    Как всегда отличился Философ, который долго мялся и решал: толи идти ему по бревну, толи ползти. И, наконец, пополз, закусив губу и упершись безумным взглядом в желанный берег. Преодолев таким образом больше половины пути, он осмелел и, держась за гладкие сучья, встал на ноги и лихо прыгнул. Летел он не долго, умудрившись миновать колесо и мягко войти в прибрежный ил почти без брызг и аккурат по пояс.
    - Ну, Философ, тобой только из миномета стрелять. – хохотал Макс.
    А расстроившийся бедолага хватаясь за стебли осоки, пытался раскачаться и выбраться из цепкой жижи, но только похлюпывал и поднимал пузыри вонючего, болотного газа. Процесс извлечения Философа из клейкой грязи здорово напоминал русскую, народную сказку про репку. Правда, у репки небыло яловых сапог, которые пришлось извлекать отдельно из быстро заплывающего «гнезда».
     Во время незапланированного перекура центром внимания было омовение «репки», которая полоскала свое бледное, рыхлое тело в затянутом ряской заливчике. Лишь Молчун с нетерпением поглядывал в сторону дороги, которая начиналась по выходу с переправы. Там, совсем недалеко, их ждала тайна, если она еще существовала.
Затратив на путь вдвое больше времени, чем следовало, они, наконец-то, добрались до лесной развилки.
    - Да быть того не может. – сомневался Макс. - Сотни раз здесь ходили, курили, даже пару раз костер жгли.
    - Ну, верь-ни верь, а щуп покажет. – Кот неторопливо, толчками забивал длинный, стальной стержень с поперечной ручкой, в твердую землю, стараясь попасть между жестянками, оставшимися от сгоревшей машины, которые находились под дерном. – Ну, вот…
    Щуп гулко уперся во что-то массивное, металлическое. Кот насторожился, вытащил его и вновь принялся вгонять в грунт в шаге от первого места укола. Вновь тонкое жало на глубине полутора метров уперлось в монолитную преграду.
    - Начинай, психолог. Тебе надо штаны сушить. – и он, усмехнувшись, кивнул на воткнутую в землю штыковую лопату.
    Психолог не заставил себя упрашивать и, резво схватив шанцевый инструмент, стал намечать предполагаемый квадрат ямы. Макс принялся помогать ему и быстро врывался саперной лопатой. Не удержались и Молчун с Котом, присоединившись к бригаде копателей. Чуть углубившись, уступили место только двоим, так как всем сразу работать стало тесно.
    - Делай шире. – деловито покрикивал Кот. – Что вы нору роете, не осмотреться, ни развернуться!
- Есть! Есть! – закричал Макс и в подтверждение своих слов несколько раз ударил острием лопаты по прикрытому еще тонким слоем земли гулко отдающемуся железу.
    - Расширяй! – настаивал на своем командир и снова спрыгнул в яму и оттеснив кладоискателей, принялся планировать раскоп по своему усмотрению.
    Молчун облегченно вздохнул. Не ошиблась подруга. Здесь еще штабная канцелярия. Здесь.
    Сейф, который представлял собой железный ящик высотой чуть больше метра, в лагерь решили не переносить, а вскрывать на месте. Макс, как лиса из басни, и так, и эдак крутился у запертого «ларца», не зная как его открыть. И дверь, и петли, и задняя стенка оставались прочными, несмотря на то, что ржавчина покрывала их толстым, рыжим слоем.
    - Тихон, это Саша… - звонил Кот по мобильнику водителю, который остался охранять лагерь. – Бери свою бензопилу. Заправь и поставь на нее насадку с отрезным камнем. Затем мухой к нам.
Тихон, который с возрастом стал медлительным и ленивым относительно полевых работ, оставался все тем же запасливым и предусмотрительным членом отряда. Раньше, когда был моложе, он считался талантливым копателем. С одним щупом и саперной лопатой, и его редким нюхом на металл и кости, он поднимал такие вещи, что нынешним пацанам и не снились. Особенной, отличительно чертой экипировки Тихона, был его легендарный рюкзак необычайных размеров и емкости. Был он укреплен алюминиевой арматурой и с частой шнуровкой по бокам. Чего в нем только небыло: и газовые и разводные ключи, и тиски, и ножовка по металлу с запасными пилами. В общем, не рюкзак, а ходячая ремонтная мастерская. Но уж когда Тихон работал, то даже опытные поисковики от греха подальше отходили в сторону. Небыло ни снаряда, ни мины, ни прочего военного барахла, которое «специалист» не разобрал бы, не распилил, не раскурочил в конце концов на комплектующие детали. И вот теперь, когда у него появился транспорт, рюкзачный набор инструментов, увеличенный в несколько раз, находился в салоне микроавтобуса. Была там и бензопила солидной, германской фирмы, которой можно было не только напилить дров, но и заточить инструмент и, как «болгаркой», разрезать любую металлоконструкцию. Вот эта пила и была сейчас необходима как никогда
    - Вот зараза… - Макс, не теряющий надежды справиться с задачей своими силами, обломал лопату, которую умудрился засунуть в тонкую щель между дверцей и корпусом ящика.
    - Понимаешь, Макс… - начал было Философ выдвигать какую-то долгоиграющую теорию.
    - Да пошел ты… - и самопальный «медвежатник» отбросил черенок в сторону и, плюхнувшись задом на кочку, откровенно загрустил.
    На тропинке показалась худощавая фигура Тихона, который нес на плече компактный импортный агрегат ярко-красного цвета и объемную, клеенчатую сумку.
    - Вот он, наш спаситель. – объявил Кот.
    - Ни хрена себе! – восхитился «спаситель», опуская свою ношу на землю.
    - Справишься? – Молчун ткнул носком берца ржавую стенку сейфа.
    - Как два пальца… Посторонись. – и Тихон, пристроив пилу, завел ее, и уверенно подвел диск отрезного круга к приваренным валикам петель. Брызнули веером звездочки ярких искр.
    Мало было спилить только петли, пришлось проходить и по контуру двери, что бы обрезать полосы внутренних запоров.   Израсходовав пару абразивных кругов, Тихон заглушил пилу и отложил ее в сторону. Покопавшись в сумке, достал монтировку и, вставив ее в проделанный зазор, налег на нее всем телом. И дверь, лишенная последних связей с основой, сухо хрупнула и отскочила в сторону.
     - Готово. – доложил мастер и, как истинный профессионал, отошел в сторону, уступая место командиру и подскочившему Максу.
     - Ты, Максим, лучше пока плащ-палатку расстели. – оттеснил его Кот в сторону.
     В сейфе, как и положено быть, все соответствовало стандартному порядку. На полках лежали кипы пожелтевших документов. Если судить по верхнему листу, то это были личные дела офицеров с фотографией в левом углу. Остальные листы спрессовались, склеились в плотный брикет. Кот их так и выложил на брезент, не рискуя разъединить.
     - Не трогать! Потом криминалисты поколдуют.
     Затем были извлечены: большая толкушка гербовой печати, закорюченные книжечки партийных и комсомольских билетов, топографические карты с нарисованными цветными карандашами стрелками наступлений. Так же полевая сумка с документами, разбирать которую не решились. Приказы, отчеты, бланки, боевые листки, газеты, письма и даже журнал «Огонек» за сентябрь месяц 1941-го года. Была обнаружена и офицерская портупея с окислившейся пряжкой и кобурой, в которой находился пистолет ТТ.
     - Саша! Ну, Саша! Дай пальнуть! Ну пожалуйста! – взмолился подскочивший Философ так, что казалось вот вот бухнется на колени и заплачет.
     - Ты, Дима, совсем сбрендил. – воспитательно приговаривал Кот, продолжая копаться в сейфе. – Машина не чищенная, ржавая. А если разорвет, кто твоей маме объяснять будет, что ты у нее такой непутевый?
     - Эх!!! – разочарованно вздохнул психолог и, привычным жестом поправив очки, отошел в сторону и присел на траву. Но горькая обида не мешала ему краем глаза коситься на брезент, где росла масса всевозможных «трофеев».
     - А верхний-то, закрыт. – заметил Молчун, указывая на верхнее отделение сейфа с плотной дверцей запертой на внутренний замок.
     - Эй, Тихон. – окликнул командир. – А этот «ларчик» осилишь?
     Тихон подошел и, прищурив один глаз, стал осматривать дверцу.
     - Ну, как знал. – и он вновь покопавшись в сумке, извлек ручную дрель с массивной рукояткой, в которой находился аккумулятор. Закрепил в патрон твердосплавное сверло, проворчал: - Посторонись, командир.
     Дрель зажужжала, гулко отдаваясь вибрацией толстостенного сейфа, вгрызаясь в «эрогенные» места встроенного замка, известные только Тихону. С решением этой задачи пришлось повозиться несколько дольше, чем со вскрытием самого ящика. А мастер все сверлил, и можно было предположить по его недовольному лицу, что уже наугад. Затем поддевал, ковырял, долбил…
    И вот, когда пробуравленная во многих местах сверлом, дверца наконец-то была открыта, старатели окончательно убедились, что проделанная работа стоила тех усилий, которые были для этого затрачены. И не только усилий нынешнего дня, но и последнего года, если ни нескольких лет.
    - Странные какие слитки. Нестандартные. – рассуждал Кот, рассматривая брусок желтого металла с неровным, кустарным клеймом, которое представляло собой звездочку и несколько цифр под ней: толи проба, толи дата.
    - Это сколько же их тут? – интересовался Макс, заглядывая во внутрь сейфа.
    - На всех хватит. – заверил его командир и передал слиток стоящему рядом Молчуну. – Теперь я понимаю твое равнодушие к остальным трофеям.
    А то… - согласился Юрик. Хотя все было совсем не так, но объяснять остальным истинную причину, он, конечно же, не мог. Да и не поняли бы его. Посчитали за сумасшедшего, и все дела.
    - Как будем делить? – интересовался Макс, ковыряя ногтем заусенец благородного металла на ноздреватой отливке.
    - Вывезем, а там будем думать. – отрезал Кот. – Ну что, Молчун? Еще какие сюрпризы будут?
    - Солдата нужно поднять. – поразмыслив решил тот. - Обязательно нужно!
    Кот, Макс и Философ, который так и не осмыслил всего произошедшего, а лишь поправлял очки и что-то беззвучно шептал, шевеля губами, шли за Молчуном вверх по дороге к тому месту, где на обочине которой находилась воронка с останками офицера, которую показывала Нина.
    - Здесь нужно копать. – и Юрик сбросил рюкзак на землю и прихватив лопату, опустился с пологого края на дно впадины.
    Он не стал забивать пробного шурфа, а уверенно повел раскоп по всему дну котловины. К нему присоединились и остальные.
    - Есть! – объявил Макс. – Сапог. Офицерский.
    - Вскрываем по археологическому методу. – решил Молчун.
    - Так время же? – возразил было Макс.
    - А я сказал, как положено работаем. – стоял на своем Юрик. – Не хотите, сам справлюсь.
    - Да ладно тебе… - и Макс вновь взялся за лопату.
    Останки лейтенанта располагались так же, как видел его Юрик в показанном ему отрезке прошлого времени. Только от шинели ничего не осталось, лишь ворсистый перегной черного цвета с изъеденными коррозией пуговицами и истлевшими петлицами на воротнике. Потемневшая, заскорузлая портупея с позеленевшей пряжкой, полевая сумка, остатки фуражки с лакированным козырьком и красной эмалью оплывшей ржавчиной звездочки, сапоги с брезентовыми голенищами. В откинутой руке был все так же зажат ржавый пистолет ТТ.
    - Опа-на, трофейчик. – Макс ловко подхватил оружие за скобу и выдернул из коричневых фаланг пальцев.
    Молчун, не поднимая головы и не отрываясь от работы, тихо проговорил:
    - Положи на место!
    - А что такое? Закон находки – кто обнаружил, тот и взял.
    - Я сказал: положи на место! – Молчун резко вскочил и, прыгнув к «законнику» вырвал у него ствол. Одновременно тыльной стороной кисти поддел того под подбородок. Макс нелепо взмахнул руками и опрокинулся на кучу сырого грунта.
    - Ты что, сволочь! – закричал он и, вскочив на ноги, бросился к обидчику.
    - Тихо! Стоять! – заорал Кот и, ухватив Макса за капюшон «инцефалитки», отбросил в сторону. – Что? Мало нашли сегодня? Теперь гнилой «шпалер» делить будем? Ну, нужен Молчуну этот ствол, так пусть забирает. Недостаточно он за эти дни нарыл на «общак»?
    - Да я что? – остывал разгоряченный Макс. – Против? Ну, сказал бы сразу, что нужно – и нет базара. А то: положь на место!
    Молчун отвернулся и присев, стал сосредоточенно разбирать останки и перекладывать их в мешок из толстого, прочного целлофана. В начале крупные кости, затем позвоночник, ребра, фаланги пальцев. Последним извлек череп, отряхнул от земли, положил сверху. Стал внимательно просеивать превращенную временем в перегной бывшую органику, стараясь ничего не пропустить.
    - Медальон. – тихо произнес он.
    Спор по выяснению отношений и правоты Макса сразу утих, и все наклонились над Молчуном, рассматривая на его ладони черный, пластмассовый цилиндрик «смертника».
    - Ну, вот! А у меня опять ничего. – завистливо, но без злобы, а скорее обиженно пожаловался Философ, который ковырялся в дальнем углу воронки и кроме кучи ржавых осколков ничего так и не нарывший.
    - Так тебе сразу сказали: там ничего нет. А ты не послушался. Здесь, хотя бы, за сапог мог подержаться. – усмехнулся повеселевший Макс.
    - Так не интересно. Я сам хотел. – вздохнул неудачник.
    - А что в планшете? – заерзал Макс.
    - Ничего ценного. – Молчун в отдельный пакет уложил полевую сумку. – Карта, документы, письма, фотографии.
    - Колдун, что ли? Или рентген? – было заерепенился Макс, но быстро сник, наткнувшись на строгий, предупреждающий взгляд Кота. – Ну, да ладно: письма, так письма.
    Останки лейтенанта Юрик нес сам, взвалив мешок на плечо. Да и не тяжела была ноша по весу, тяжела по содержанию. Что-что, а это понимали и чувствовали все.
    - Молодец Тихон. – заметил Кот, когда они поравнялись с опустошенным сейфом. – Быстро прибрался.
    - Надо бы и ящик убрать. – рассудил Молчун. – Негоже нездоровый ажиотаж возбуждать среди прохожих туристов.
    - Дело говоришь. – согласился командир.
    По заросшему мелколесьем заболоченному берегу, на котором угадывалась дорога, ведущая к месту неудавшейся переправы 50-й Армии, они протащили сейф к самой речке. Опустошенный, он весил намного меньше. Опустив передний край в воду и, подтолкнув его сзади, вернули Рессете сокрытую более полувека, тайну. Ящик, поначалу, вроде бы и поплыл, но вес железа перетянул фактор плавучести и, булькнув и выпустив воздушный пузырь, он ушел на дно. Лишь облачко рыжей ржавчины закачалось на потревоженной речной поверхности, но и та, быстро напитавшись водой, постепенно осела, не оставляя и следа на речной глади.

* * *

    Комиссию из города по поводу гибели Бобыля, ждали с самого утра. Но приехала она лишь к полудню. Шум двигателей был слышен еще издали, когда машины только вошли на окраину деревни. Кот поспешил на встречу, опасаясь, как бы те не заплутали на многочисленных дорогах и просеках по въезду в лес.
    - Ну, блин, сейчас начнется. – проворчал Макс.
    - А куда деться? Горе-то какое. – добавил Психолог с постным, заранее скорбящим выражением на лице.
    За деревьями показались машины и к лагерю тяжело подкатил КАМАЗ с вместительным кунгом. А за ним милицейский УАЗик. Из КАМАЗа выпрыгнул Кот, за ним неторопливо вылезли водитель и грузный майор в отутюженной, военной форме. Из УАЗика выбрались два милиционера и работник МЧС, в мятой, полинявшей «афганке». Его поисковики знали давно, а вот остальные были людьми незнакомыми. Мчэсовец неторопливо подошел к сидевшим у подернутого седым пеплом кострища, копателям.
    - Привет, Никита! – Молчун поздоровался за руку со старым знакомым. – Опять к нам?
    - Задолбали вы со своими находками. – вздохнул Никита.
    У него была интересная фамилия – Малинка. Родом он был откуда-то с Украины. Но судьба помотала его по белому свету и по «горячим точкам» необъятной страны и всякого зарубежья. И, как отработанный материал, выбросила на Брянщину, где он и осел.   После двух разводов с прежними женами, он так и остался одиноким. Да и не было у него желания опять заводить семью и строить жизнь заново. Усталый, придавленный своим прошлым, он был нетороплив и немногословен. К боеприпасам, с которыми ему приходилось работать, относился со сверхосторожностью и крайней боязливостью, что вызывало смех у молодых поисковиков. Он в ответ снисходительно улыбался. Лишь те, кто его знал ближе, понимали истинные причины, почему он не любил несущее смерть железо.
    - Ладно тебе. – улыбнулся Юрик. – Кто, если не мы?
    - Вот то-то и оно. – обреченно согласился Никита.
    - Большие начальники? – поинтересовался Макс, наблюдая, как майор и милиционеры в сопровождении Кота, подходят к кресту, у подножия которого были разложены найденные за эти дни безобидные экспонаты.
    - Нет, не очень. Большим некогда, ибо государственные дела решают. – Малинка сплюнул себе под ноги и махнул рукой. – А у вас, слышал, один «двухсотый»?
    - Двухсотей не бывает. – вздохнул Молчун. – По кустам запчасти собирать придется.
    - Юра, иди сюда. – крикнул Кот. И Молчун, поправив камуфляжную панаму, не торопясь, направился к поглядывающим на него членам комиссии.
    - Как думаешь, до места доедем?
    - До места не доедем. До деревни, а там пешочком. Носилки есть какие?
    - В кунге есть все необходимое. – сообщил майор и бросил ржавую гранату, которую до этого рассматривал, обратно к подножию креста. Осмотрел и брезгливо отряхнул запачканные руки.
    Молчун вел их по той же тропе, по которой неделю назад добирался до злополучного острова ныне покойный Бобыль. Грязь в узких проходах уже совсем подсохла и покрылась «африканскими» трещинками. Пахло гниющей болотной травой и терпким ароматом желтых, мясистых цветов. Из под ближайшей кочки вспорхнула стайка серых птиц и громко хлопая крыльями, метнулась в сторону.   Майор чертыхнулся и, потеряв равновесие, нелепо извернулся и чуть было не упал под ноги идущих за ним милиционерам.
    - Ну что же вы так, товарищ майор? – заметил поддержавший его плотный, молодой сержант. – В туфельках, да в лес?
    - Да кто знает, куда этих следопытов нечистая занесет? – раздраженно пробурчал майор.
    - Солдаты – они не выбирали, где им смерть-то принять. – значительно внес свое замечание мудрый Философ. И разговор прервался. Лишь Макс шкодливо хохотнул и хлопнул мудреца ладонью по спине, от чего и тот, чуть было не повторил виртуозную попытку военного шлепнуться под ноги идущих.
    Обогнув покрытую светло-желтой ряской промоину с застоялой водой, процессия наконец-то выбралась к острову.
    - Юрец, помоги. – Макс протянул медицинские, брезентовые носилки с длинными, деревянными ручками, которые Молчун втянул за собой в узкий проход в зарослях густого кустарника.
    Милиционер подсаживал майора, который, цепляясь за ветки, ни как не мог взобраться на подмытую возвышенность берега. И наконец-то, проклиная все на свете, встал на колено обтянутое наглаженной брючиной и взобрался на уступ. Остальным этот маневр удался без особых затруднений.
    Они стояли посередине поляны и с удивлением осматривались вокруг. Кот, Макс, Философ и представители комиссии. Лишь только Малинка мимолетно взглянул из под нахмуренных бровей на этот «заповедник» истории, стал медленно обходить его по периметру, профессионально заглядывая в полуторки и в темный провал осевшего блиндажа. Перед штабелем боеприпасов остановился и присвистнул.
    - Есть где поработать? – спросил его Молчун идущий следом.
    - Не то слово… - Никита почесал в затылке.
    - Идем-ка дальше. – и Юрик повел его к траншее, в которой находился опрокинутый танк. – Что скажешь?
МЧЭСовец опустился на колени и потрогал пальцами вывернутые комья темного грунта на краю окопа.
   - Что сказать. Противотанковая шарахнула.
    Он обернулся и проследил взглядом в сторону предполагаемого направления взрыва. Там проглядывали поврежденные, повисшие ветки кустарника и деревья с сорванной корой. Встал и, сделав несколько шагов, поднял с земли саперную лопату. Внимательно осмотрел ее.
    - Видал, как оно? – он отодрал пальцами тонкую фольгу от расслоившегося острия инструмента. Повернул голову и понюхал воздух. – Там, что ли?
   - Там. – вздохнул Молчун.
   Остальная группа немного освоилась, и поочередно стали рассматривать «экспонаты», переходя от одного к другому.
    - Эй, ничего руками не трогать. И ходите поменьше. – посоветовал им Малинка.
    - Ну, Молчун! – шепотом выговаривал ему Кот, стараясь, что бы ни услышали остальные. – Ты что, не мог пораньше нам поведать, что тут такая фантасмагория?
    - Сейфа тебе мало? – Юрик взглянул на возбужденного командира.
    - Да оно конечно так… Но…
    Подошел майор, а за ним и милиционеры:
    - Ну, показывай, где тут ваш подрывник?
    По знакомому проходу, прорубленному вчера, Молчун повел их к месту, где находились останки Бобыля. Запах тления усиливался по мере приближения к трупу. Ошибиться было трудно, наблюдая за тучей мух, жужжащих между зелеными, покрытыми мхом, мохнатыми кочками.
    - Надо вызывать подмогу. – объявил Никита. – Мины трогать нельзя. На месте рвать надо.
    Кот достал телефон и вновь стал названивать в город, сообщая новые поправки на сложившиеся обстоятельства.
    - Останемся здесь, поохраняем до приезда саперов. – Малинка тронул Молчуна за рукав.
    - Останемся…
    Останки Бобыля упаковали в черный, клеенчатый мешок и погрузили на носилки, предварительно сфотографировав и заполнив какие-то бумаги. Затем подняли ношу и потащили, цепляясь за кусты, к проходу через болото.
    - Ты направь сюда моих ребят, как приедут. – попросил Никита Кота.
    - Я приведу! Я! – встрепенулся Макс.
    - Разберемся. – усмехнулся Кот, с понимание покосившись на добровольца.
    Когда процессия скрылась среди зарослей, оставшиеся охранять взрывоопасный островок вновь принялись осматривать место давнего боя и совсем недавней трагедии. Юрик попытался открыть люк танка, но тот приржавел намертво.
   - Большие деньги можно за него взять.
    Малинка с сомнением посмотрел на задранные гусеницы Т-26-го:
    - Ну, так берите, если можно.
    Блиндаж целым выглядел только снаружи. При входе во внутрь путь был перекрыт осевшим потолком и провалившимися стенами, бревна которых не выдержали веса давившего на них грунта. Юрик наклонился и копнул несколько раз у себя под ногами носком ботинка. Отбросив в сторону обломки трухлявых бревен присыпанных землей, вытянул за ствол поржавевшую трехлинейку с растрескавшимся, но еще крепким прикладом. Вернулся к напарнику, который, потеряв интерес к окружающему, присел на край окопа и сосредоточенно обмахивался сорванной веткой, отгоняя надоедливых комаров. Молчун присел рядом и обухом ножа стал обстукивать затвор, пытаясь стронуть его с места. Никита покосился на него и по стариковски вздохнул. Затвор, наконец-то, сдвинулся с места и отошел назад. Освободился и заработал спусковой крючок. В магазине показался потемневший патрон. Плеснув из фляжки воды на раму и ополоснув затвор, Юрик вновь загнал его на прежнее место, досылая патрон в патронник.
    - Хочешь стрельнуть? – спросил Никиту.
    - Да ну ее. Настрелялся. – отказался тот.
    - Ну, дело твое. – и Молчун, покряхтывая, встал и пристроив винтовку между катками танка, придавил ее ногой. Потом стукнул по спусковому крючку лезвием ножа. Грохнул выстрел, и пуля с визгом ушла в заросли кустарника.
    - А теперь посмотри, - все так же равнодушно помахивая веткой, проворчал Малинка. – Может еще, какого Бобыля завалил.
    Молчун ухмыльнулся и ничего не ответил. Оттянул затвор, с удолейтворением проследив полет выброшенной гильзы, и заглянул в патронник. Цокнул языком и задвинул затвор на место. Подошел к штабелю со снарядами и аккуратно прислонил к нему трехлинейку.
    К вечеру подошли саперы, нагруженные рюкзаками, ящиками с оборудованием и прочим хозяйством. Впереди гордо шествовал Макс. Не успели они опустить поклажу на землю, как тот шустро метнулся к ближайшему блиндажу и скрылся в темном проходе.
    - Ты, это… - попросил Никита. - Иди в лагерь и этого неугомонного с собой прихвати. Мы тут как нибудь сами…

* * *

    Ярко-оранжевый шар опустился на окраину неба и, наколовшись на острые вершины дальних деревьев, выпустил жар, растекшись по горизонту печалью преддверия ночи. Красиво и величаво. Смотрел бы и смотрел, удивляясь и восхищаясь чудом природы. Закат.   Прощание с солнцем. И как все-таки хорошо осознавать, что это не навсегда и завтра, оно обновленное и отдохнувшее, вновь принесет свет, тепло, жизнь. И, конечно же, надежду. Надежду на то, что все будет хорошо, все наладится, исправится. Уйдет темнота и наступит свет.
    - Хорошо-то как! – не удержался от восхищения Молчун и глубоко вздохнул.
    - И грустно. – добавила Нина.
    - И грустно тоже. – согласился он.
    - Завтра нужно будет извлечь мои косточки из воды. – почти что прошептала она. – Сделай это, пожалуйста.
    - И что же дальше? – Молчун сглотнул вставший в горле ком.
    - Ну, как что? – она печально улыбнулась. – Дальше нужно будет меня похоронить. Вместе с Петей. Только долго не затягивай с этим. Не надо долго держать наши останки в ваших мешках и ждать удобного случая или знаменательной даты. Не больше трех дней и потом предание земле. Ты уже определился с родственниками лейтенанта?
    - Да. Нашли мы его сестер. Вот-вот должны приехать в Брянск. А твои? Неужели у тебя совсем никого не осталось? Может быть хотя бы дальние?
    - Нет, никого. – она печально посмотрела ему в глаза. – Так что тут все намного проще.
    - Подожди, а как же потом? – обеспокоился Юрик. – Мы сможем с тобой видеться? Как я буду знать, – где кого копать?
    - Способов видеть и понимать, существует великое множество. Уж поверь мне. Ты выберешь себе тот, который будет твоим. А видеться с тобой? Я еще не знаю, что там дальше. Может быть и можно, а может быть и нельзя. Не должно человеку знать, каким будет следующий этап. Это только в писании ясно: рай, ад… Но все намного сложнее и есть такие моменты, что и осознать невозможно, не то что объяснить словами. А иначе и нельзя. Наверное, нельзя.
    - Но все-таки, если можно, ты там договорись, что бы хоть изредка приходить ко мне. Одному со всем этим мне не справиться.
    - Справишься. У тебя же есть покровитель. Или ты уже забыл?
    - Да где он тот бронзовый, явился один раз. – посетовал Юрик. – К тому же ничего не оставил. Или, наоборот, взял и тут же забрал обратно.
        - Не совсем так. Дал он тебе многое, но тут же прикрыл на замок. А иначе ты точно сошел бы с ума. Все в тебе, а открываться будет по мере необходимости. Так что, ничего не бойся и делай свое дело. Все устроится. Ты теперь принадлежишь не только себе. – и она медленно пошла по лесной тропинке. Молчун последовал за ней.
    - Завтра подними меня из воды.
    - Хорошо. Как скажешь.
    - А теперь возвращайся назад. Скоро ночь. Последняя моя ночь в темной Рессете.
    Он стоял и смотрел, как она уходит, может быть, навсегда. Смотрел, пока ее легкая фигурка не скрылась в недвижимой зеленой чаще. И сам лес притих, стараясь ни звуком, ни движением не нарушить хрупкость расставания, которое больно тревожило сердце Молчуна. Он оставался один, на пороге неизвестного, неясного пути, по которому ему суждено было идти. Одному. Одному ли?

* * *

    Мероприятие по захоронению найденных останков проходило как всегда – привычно и обыденно. В течении последних лет поисковики, как правило к дню Победы проводят эту скорбную церемонию. Но на этот раз все проходило без всяких дат, в обычный день. Кот долго убеждал Молчуна, но тот стоял на своем: хоронить надо только сегодня, спустя трое суток после поднятия останков Нины.
    На окраине деревни, там, где стоял обелиск в виде горящего факела, была вырыта небольшая могила, как раз на две деревянные урны. В них находились останки младшего лейтенанта и санитарки. На перезахоронение прибыли представители администрации и несколько ветеранов. Были приглашены и солдаты, которые должны были отсалютовать троекратным залпом в момент предания праха земле. Священник с певчими стоял у легкового автомобиля и возился с блистающим кадилом, заправляя его ладаном. Поправляя облачение, поглядывал на сходившихся к памятнику малочисленных местных жителей. Тут же стояли и сестры погибшего в октябре 41-го Петра Лапкина. Успели криминалисты установить его полное имя, а работники военкоматов, в свою очередь, отыскали родственников офицера, которые проживали в Санкт-Петербурге. Уже довольно таки пожилые женщины с волнением смотрели на лес, застывший в безветрии, на ветхие дома скромной, российской деревушки, у которой пришлось сложить свои головы около девяноста тысячам молодых бойцов 50-й Красной Армии, в том числе и их любимому брату. В руках одна из сестер держала простую деревянную рамочку, обернутую рушником. В нее была вставлена увеличенная фотография молодого курсанта с детским, простодушным лицом и гордостью в широко открытых глазах. А как же иначе, ведь он добился своего и скоро должен был стать офицером, защитником своей горячо любимой Родины.
    Молчун стоял во второй шеренге построившихся поисковиков, рядом с Философом, который постоянно поправлял очки, что выдавало его скрытое волнение. Он впервые очень тонко и проникновенно чувствовал этот торжественный момент, так как появился совсем иной смысл и понимание ситуации. Ведь он воочию видел тех людей, которых сегодня предстояло захоронить под этим жестяным факелом. Общался и успел привыкнуть к Нине, которая за эти дни стала такой близкой и совсем, совсем живой. И в тот день, когда он сам, никого не допуская, возился в мутной речной заводи, извлекая из липкого глея ее останки, все казалось ненастоящим. Эти потемневшие кости не имели никакого отношения к тому образу молодой девушки, к которой он успел привязаться. Но сердце колотилось в груди и он чувствовал ее присутствие в воде, в деревьях, в небе… В солнечном свете живого, летнего дня. Как ему теперь, одному? Он смотрел на старушек в черных платках, на шеренгу молодых солдат с автоматами в руках. И вдруг, там, за ними, Молчун заметил две фигуры стоящие рядом. Это были девушка и молодой офицер. Они были одеты в военную форму старого образца. Все как положено: пилотка, гимнастерка, начищенные хромовые сапожки. Его Нина улыбалась и смотрела на него. Чуть сбоку, за ней стоял лейтенант и поправляя фуражку, тоже смущенно улыбался. Многие проходили рядом с ними. Тут же стоял командир отделения солдат. Но они не видели тех, кто был рядом, не замечали. Нина подняла руку и чуть пошевелила пальцами, приветствуя своего бывшего подопечного. Лейтенант Лапкин, то же было поднял руку, но помедлив, вместо гражданского приветствия отдал честь, приложив ладонь к малиновому околышку. Молчун облизнул пересохшие губы и в ответ помахал им рукой.
    - Кто это там?
    Юрик не понял вопроса и, повернув голову, посмотрел на стоящего рядом с ним Философа. Тот пристально рассматривал странную пару военных.
    - Смотри-ка, и форма у них 40-х годов! Здорово!
    - Ты что, их видишь? – удивился Молчун.
    - А что такого? Стоят вон, на нас смотрят. Ни тебе махали-то? Знакомые?
    - Ты их видишь?!
    - Да вижу, вижу. – Философ перевел взгляд на собеседника. – Юр, ты бы научил меня искать бойцов. Я уже столько лет хожу по лесам, а все не везет. И стараюсь, и к остальным присматриваюсь… Научи, Юр…
    - Ну, ты даешь! – ни как не мог он поверить своему открытию. – Не ожидал я от тебя. От кого угодно, но что бы ты!?
    Философ не понимал, о чем это он говорит и чему удивляется. И уже было начал обижаться, решив, что ему отказывают в просьбе и опять начинают подсмеиваться. Совсем как ребенок принялся надувать губы, как Юрик дружески обнял его за плечи:
    - Научу, Дима! Обязательно научу! А что у тебя все получится, я нисколько не сомневаюсь. – и широко улыбнувшись, добавил. –     Так вот ты какой, мой будущий напарник.
    Дима передумал обижаться и растянул губы в ответной улыбке:
    - Ага. Я такой. Ты знаешь Юр, я в детстве так хотел воевать, стать героем. Но, видно опоздал на свою войну. Вот теперь ищу ее, а может быть, догоняю. Мне обязательно надо было стать военным. Да что-то не сложилось. Ведь они, военные, такие славные!

И. Поляков.
Г. Карачев.
2005 год.

Ничего сюжет, только я сам себе в этом рассказе не очень то нравлюсь. Кстати, на всякий случай, эпизоды с нырянием за стволами, подъемом сейфа и островом с хабаром - вымысел автора построеный на старых байках. Ну а насчет лейтенанта...Вместе с Поляковым, Бородой поднимали одного, прямо напротив факела. Его щупом капитан покойничек зацепил. ТТ не было. Медальон от жара скукожился буквой С. От комсомольского билета осталась одна обложка - так что не известный. Естественно никакого мордабоя и стычек не было. Кстати остальные тоже средненько вышли, кроме Философа. Дима здорово описан.

Кулибин - совскем плохой на память стал. Не Батя, а Филин - отец Янки, не прапорщик а порутчик Сашка.